Все ждали,что он уже не проснется ,настолько плох был накануне.А он проснулся, правда необычно поздно,уже где-то в двенадцатом часу.Родные по очереди подходили к постели, улыбались благоговейно и ему и тому, что Господь даровал ему еще один день жизни.
Он долго обшаривал взглядом ставший вдруг необычайно высоким потолок и вслушивался в негромкие слова собравшихся мало понимая их, потому как попеременно был уже "то там, то здесь". Возможно наперекор мнению, что большинство стариков умирает в вечернее время или во второй половине ночи, он нарушил это правило, что-бы напоследок при свете дня еще раз прежде чем уйти навсегда, взглянуть на окружавший его мир, на домочадцев-на тех кому он его оставляет.
Сельский врач живший неподалеку и исправно навещавший пациента прохаживался тут же по веранде в стоптанной обуви, ждал свершения факта и говорил негромким голосом утешая близких, перечисляя диагнозы и симптомы при своевременном лечении которых еще "что-то" было бы возможно сделать .Говорил много.Женщины слушали его поджав губы.
Слабым металлическим звоном доносился обрывок врачевателя до лежащего на смертном одре Раждена :"Шансы человека доживать до ста двадцати, а то и до ста тридцати лет резко возрастут. Медицина и днем иночью работает в этом направлении".
Поледний раз он приоткрыл тяжелые веки и сквозь размытые очертания комнаты стал вглядываться в раскрытое окно, где снаружи под полуденным солнцем в прозрачном воздухе колыхались крепкие ветки с тугими листьями инжира. Это яркое пятно, было единственным объектом на которое он оказался способным реагировать.
Кто это говорит, и почему я не слышу шум деревьев и звуков со двора? -подумал он с трудом удерживая сознание.И чувствую себя как-то не в своей тарелке...
Пришедшая вдруг необычайная легкость не укрепила его сознание, скорее наоборот освободив от боли и ощущения всепроникающей дряхлости своего тела, уносила куда-то в небытье ,отсчитывая последние мгновения жизни.

С налипшими на руках косточками винограда, услышав весть о пробудившемся старце прямо из давильни по свежеокрашенной серебрянкой лестнице поднялся один из зятьев. Грузный,лет пятидесяти, в мятой рубашке с выжженым на пояснице следом от утюга он осторожно пробирался к умирающему на ходу вытирая крепкие красные руки. У дверей отмахнувшись от одной из жещин перешедших на язык жестов он вошел в комнату и встал у изголовья , затем наклонился к умирающему и заглянул ему в глаза. Пелена с каким-то слабеющим мерцанием все еще плавала, жила в глазах старика, но это было лишь делом нескольких минут.
Эх! - произнес он и вышел из комнаты. Спустившись во двор закурил с молодыми мужчинами.
Что он? - спросили они.В ответ он молча вскинул обе пятерни вверх.
Эх! - вздохнули молодые мужчины.
Остановившийся у ворот пожилой старик приятель Раждена расспрашивал через плетень у невестки о больном.Та ему тихо отвечала.
Ээээх! - с горечью протянул приятель Раждена и легонько стеганув запряженного в телегу вола зашагал вверх по влажной, притоптанной сельской улочке.
Через минуту мимо дома Раждена колотя босыми ногами промчались один за другим какие-то мальчуганы лет семи -восьми. Уже где-то внизу сквозь желтеющую листву донеслось: "Гогита, выходи на улицу трус несчастный, тогда и посмотрим!"

март 2007

назад