Свою тридцать девятую Пасху мне довелось встретил в селении Чхари, отчине моего отца, у могилы его родителей и моих бубушки с дедом.
Едва золотой лучик солнца тронул верхушку цинкового купола церкви Святого Георгия, как народ пришедший помянуть своих близких стал доставать из корзин пасхальные куличи с окрашенными яйцами и разную снедь, раскладывая её тут же на металлических маленьких столах и лавочках для сидения, а у кого их не было - просто на бугорках.
Мужчины вынимали кукурузные кочерыжки из винных бутылей, споласкивали вином стаканы, негромко приветствовали знакомых и соседей по захоронениям. Обычно в начале христосовались в узком родственном кругу, затем кто-то кого-то подзывал оказать честь , или сам переходил к другой могиле поминая ушедших в других семьях.
Сразу после пасхальной утренней, вместе с перезвоном и торжественностью ему сопутствующему пришло легкое дуновение теплого весеннего ветерка. Выйдя из церкви я заметил,что народу стало в разы больше и гамма в их одеждах ярче, слышались голоса молодых.
Перед тем как приступить к праздной трапезе с поминаниями усопших и пожеланий многих Христовых Воскресений, многолетний уклад деревенской жизни предписывал кратковременный но неторопливый разговор у церковной стены в центре раскинувшегося кладбища
Бичико предстал мне стоящим в окружении приодевшихся пожилых сельчан беседующих со звонарем. На нем был коричневый твидовый пиджак приличной потертости и серые суконные брюки заправленные в резиновые сапоги. В руках у него была свежеоструганная палка орешника.По облику можно было предположить,что этот человек ведет сложившийся эенергичный образ жизни. Среднего роста, сухощав но крепок, он сложил свои работящие руки на палке и слушал о чем говорят.Внешнего физического изьяна в нем не было, но в улыбках невпопад и немного быстрой а иногда и сбивчевой речи чувствовалось,что он слегка не в себе.
Стоило деканозу Порфилие которому надлежало еще посетить Дзеври и Чаластави взглянуть на небо, как он тут же взволнованно поведал,что ранним утром выгоняя скотину видел как все плато было в тумане, да и влаги в чаще хоть ведра набирай, так что погода будет солнечной и теплой будьте уверены.

Когда-то Бичико был видным специалистом на зестафонском ферросплаве. С приходом Леонида Ильича и нового толчка в научно-техническом прогрессе для выпускника столичного университета и молодого партийца преград для роста карьеры не было . Жил счастливо и радостно с красавицей женой и пятитилетним мальчуганом.Родительский дом рано опустел и Бичико перевез свое маленькое семейство в село отдав функцию городской квартиры в Зестафони средоточию и концентрации ясной мысли в своей работе, лишь изредка привозя её туда.
Беда пришла негаданно обычным июльским днем. Группа сорванцов увязавшись за подростками отправились купаться на Чхеримелу. Так -же разбившись на пары как и те что старше, за игрой в пятнашку не заметили как самого младшего Бежану увлекшегося нырянием подхватило быстрое течение и стремительно скрыло под воду. Битый час охваченные ужасом подростки ныряли до изнеможения но так и не нашли мальчика.

Пять дней деревня с содроганием слышала звериный рёв обезумевшего отца.Громадная скорбь и муки соседа почти с той же силой передавались всем кто видел его страдания, всем кто был рядом или проходил мимо.
Жена слегла сразу, так и не встав на ноги. Стала терять зрение, а когда психическое истощение достигло критической точки бедняжку увезли в город, но помочь ей так и не смогли, быстро угасла.
Жизнь ушла из глаз Бичико.Лицо его окаменело. Он ни скем не разговаривал, почти не выходил из дому. В одну из ночей он почему-то порубил все фруктовые деревья так живописно обрамлявшие его дом.А однажды, проснувшись поутру, люди увидели разрушенный и засыпанный землей колодец. Мало кто мог вмешаться в происходящее с ним. Близкие и соседи приходили, разговаривали о многом, о жизненном, но он казалось бы умолк навсегда.
Порой кто-то видел его одетого в костюм спускающегося к автобусной остановке едущего в райцентр.Но это происходило не часто. Вскорости он и вовсе перестал ездить на работу.
Долго, почти всю осень и зиму ходил отшельником, молчал, а когда заговорил, то стало ясно ,что разум его порядком затуманился. Случилось это вьюжным февралем когда он негромко постучался к мельнику на окраине села. Расчувствовавшийся хозяин живший с женой в доме чуть не потерял дар речи от нежданного визита. Бичико угостился ветчиной с водкой и долго бессвязно о чем-то рассказывал сидя у чугунной печи за низким столом напротив хозяина.
Украдкой муж с женой сочувственно переглядывались между собой.
С приходом весны и началом земельных работ, он стал предлагать помощь односельчанам.Сначала люди вежливо отказывались, но потом видя как он то там то здесь помогал вскапывать кому-то виноградник или кукурузное поле понимали,что такое занятие ему было необходимо, что-бы занять себя, стали относиться с пиететом к нему и подобному новшеству в их деревне .

С самой зари он был уже на ногах. Обходил дворы встречая у ворот скотину на выгон , пас её, строил шалаши на лугах, что-бы укрываться в непогоду. Ранним утром можно было слышать как орудует он в чаще топором нарезая колья для подпорок чуть ли не на все село.Сеял кукурузу, купаросил виноград километрами, дел стало у него не в проворот. Люди благодарили его в основном провизией. Снимали с крюков ветчину, давали прозапас вина и твердые головки сыра.Лишнего он не брал, но от того,что ему было необходимо он не отказывался. Принимая с неким смущением мешок муки, мог пошутить,что теперь ему хватит на чуреки,что-бы спокойно перезимовать, если прожорливая родня не опустошит его запасы. Но к нему мало кто приезжал. Первое время навещала сестра, да видно было что у той у самой жизнь была не сладка.Потом и вовсе у него перестали бывать.
Так у Бичико началась другая жизнь.И пошли, побежали годы один другой сменяя.
К людям он относился ровно, спокойно, но самой большой отдушиной ему стали дети, общение с ними.Когда бывал свободен он мог часами ворковать с ними на солнышке , постигая заботы маленьких сердец и делясь с нежными и впечатливыми головками таинствами своей давно ушедшей детской жизни. Лучшего друга чем Бичико им не надо было.Вот и сейчас два гладко зачесанных сорванца в белых рубашках и девчушка лет пяти в сиреневом платьице с белыми гамашами окружили его.
-Ммм... Онано, какие на тебе туфли модные, я и не встречал таких -как можно серьезно и удивленно проговорил Бичико.
- Где ты их мог видеть? Это мне папа привез из Терджолы.Выставив ножку она показывала розовые туфли лодочкой.
-Дааа, видно не какие -нибудь турецкие , а самые что ни на есть заграничные, мне бы такие...
Шюрясь от солнца с широко расставленными ногами и набитым сладостями ртом, отчего приходилось присасывать содержимое,один из мальчиков с гримассой произнес:
-Эуф, эуфф... Очень бы они тебе пошли.

Нам с отцом пора было уже возвращаться к себе в город, что-бы к вечеру побывать и на нашем городском кладбище. Мы подошли к церкви, отец жал руки знакомым на прощание. Подошел и Бичико.Долго посматривал на меня, затем протянул руку и произнес -Христос Воскрес! Я извиняюсь, мы с вами незнакомы, сегодня такой день ... будем знакомы.
Как и предполагал у него оказалась жесткая и горячая рука.
Мелкая обильная сеточка у глаз и у лба.На вид лет шестьдесят -больше не дать.Живые с нездоровым блеском но добрые глаза.
Подумалось: Что в них? Пустота, одиночество в окружаещем его потоке жизни, многолетнее смирение перед данностью? Как и когда приговоренный судьбой человек приходит к мысли не убивать в себе жизнь? Где начинается эта большая работа, работа горя?
Мне захотелось приобнять его и сказать что-то ободряющее про нас людей, путешественнтков.
А вышло всего лишь обязательное по случаю - Воистину Воскрес!

апрель 2007

вернуться